ОЖИВШАЯ ИСТОРИЯ
или КОГДА ГОРЕЛ ДУХ

Прочитана последняя страница старой повести молоканской, перенесшей меня на полтора столетия вглубь нашей истории. Ощущение свежести событий не покидает. «Памитная книшка» приоткрыла свое небольшое окошко и оживила мне нашу историю. Корявый почерк с трудом, но тщательно выводимых строк Нилантия Петровича Демрюкова раскрыл не только события прошлой жизни молокан, но и простоту, и глубину веры самого автора, пожелавшего сохранить для будущих потомков историю своей семьи и своего вероисповедания.

«События эти описаны верно. Я, Нил, своими очами видел и своими ушами слышал, своим языком кушал», – запишет в конце своей повести Нилантий. Нет основания подвергать сомнению искренность автора, который не стал приукрашивать и свою роль в развитии событий духовной жизни своей общины, так неожиданно и больно закончившихся для автора. «Я тоже не оправдываю себя, не ставлю лучше всех, а что было, то и говорю», – запишет в заключении он. Воистину  «поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его» (Ин.3:21).

Нилантий сообщает, что «замалаканили» они в 1854 году, будучи жителями Самарской губернии, Николаевского уезда, села Дмитриевки. Кто «посеял» в них семена Молоканства – неизвестно, Нилантий не приоткрывает тайны. Видно сильны были еще гонения на виновников распространения Духовного Христианства, или, как называла их православная церковь, «ересеначальников».

Самарская губерния, по своему расположению, со всех сторон была окружена молоканством. С юга – молоканские поселения Астраханской и Саратовской губерний, с запада – близость тамбовского и воронежского молоканства, с севера – рязанское, а с востока – границы земель Уральского войска – прибежища беглых раскольников и острожников. И не случайно, что здесь, на «вольных пажитях» XVIII века, молоканство обрело, как бы вторую свою колыбель. «После Новоузенского уезда, нынешний Николаевский уезд, если не по старшинству, то по количеству молокан, считается одним из молоканских уездов нынешней Самарской губернии», – пишет Ф.В. Ливанов во втором томе «Раскольники и острожники». А о молоканском селе «Тяглое озеро», Николаевского уезда, – сообщает, что оно «издавна и доныне считается Иерусалимом молоканства в губернии». В этих местах уже в конце 1790-х годов пронеслась проповедь духовного христианства. Сохранились сведения о проповеди Акинфия Попова в 1799 году, который переселился из Тамбовской губернии в Саратовскую. Ясно, что он проповедовал в молоканских поселениях губернии, часть уездов которой отошла в 1851 г. к вновь образованной Самарской губернии и в их числе Новоузенский, Бузулукский и Бугурусланский уезды, в которых имелись многочисленные поселения молокан.

Сын Акинфия – Михаил Акинфьевич стал основателем толка «Общие» и свою проповедь, до переезда в Закавказье, вел в вышеперечисленных уездах Самарской губернии. В этих краях пронеслась проповедь и таких известных молоканских учителей и наставников как: Давида Иванова, Евстигнея Яковлева Филимонова, Исая Крылова, Петра Леонтьева и Никифора Филиппова. Эти лица почитались молоканами за людей особых, движимых Духом Святым и даже за пророков. Так один из них – Никифор Филиппов предсказывал отшествие молокан в Грузию и указывал даже день, в который это должно было случиться (ЦГИА СССР, ф.1284, оп.17, л.27). За пророка Божия почитался и Евтигней Яковлев, впоследствии, по решению Комитета министров от 3 мая 1838 г. (утвержденным Николаем I), вместе с Михаилом Акинфьевичем Поповым был сослан в "закавказския провинции" (ЦГИА СССР, ф.1284, оп.17, л.34).

Чья проповедь захватила жителей села Дмитриевки, нам неизвестно, но о ее силе можно судить по словам Нилантия, что «Потом один за другим, мужчины и жены, пошли ходом, один за другим. Чем более гонений – более шло людей на страдания, несмотря ни на что. Кто только поверил, отказывались от икон и видимого креста попов, несмотря на побои и гонения и ссылки. Все время гнали и мучили до полусмерти, шли как бараны на заклание. День и ночь собирались, молились со слезами. Дух горел».

Ф.В. Ливанов, описывая молоканство Самарской губернии, не описывает каких либо гонений или притеснений молокан со стороны православия и государства, наоборот восхищается процветанием, благосостоянием и спокойствием молоканских поселений. По-видимому, это было некоторое затишье в цепи непрестанных преследований. Памятная книжка Нилантия утверждает обратное: преследования были, они их испытали на себе, они носители живой веры, прошедшей горнило испытаний и искушений. Я думаю, что автор умолчал о тех, кто принес им истинное учение Христа, по причине опасения, что эти люди будут строго наказаны, и укрыл их покровом умолчания. Не случайно Семен Уклеин завершает свое описание веры последним, 25 пунктом, который касается именно этой стороны вероисповедания – претерпения страданий за веру, пункт о странноприимстве: «25. О странноприимстве. Так как невозможно открыто противиться духовенству и правительству, то духовные христиане, подражая первым христианам, могут скрываться от него, а братья их по вере обязаны принимать их и укрывать, исполняя заповедь Писания: "стараго и младаго между стенами твоими сокрой" (З.Ездры 2-22) подражая Аврааму, принявшего к себе в кущу трех странников и блуднице Раав, укрывшей у себя соглядатаев еврейских».

В заключении хочется сказать, что «Памятная книжка» Нилантия достойна отдельного издания небольшой брошюрой. В библиотеке Духовного Христианства она найдет себе достойное место и достойного читателя.

Тикунов Виктор.

д. Слободка, 11 января 2001 г.