[Главная страница][Оглавление]

МИР ТЕБЕ ОТШУМЕВШАЯ ЖИЗНЬ

И. М. Соловьев

/Отрывок из повести "Господь пастырь мой"/

"...и многие из спящих во прахе земли пробудятся: одни для жизни, другие на вечное поругание и посрамление. Многие очистятся, убелятся и переплавятся в искушении" (Дан. 12:2,10).

Недалеко от легендарного азиатского города Самарканда, в окрестностях Булунгурского района, расположенного на холмистой равнине, где, в крутоярых берегах, испокон веков бежит лучистая, ключевыми водами, благодатная речка "Равшан", там с давних пор на суходольном плато, до пятидесятых годов ХХ века ютилась деревня духовных христиан-молокан.

Исторической справки нет, в какие годы образовалось село, Есть лишь условная дата автора, его личной жизни в селе и, его же приблизительные расчёты, сделанные им из рассказов старожилов, в те далёкие, предвоенные годы.

Село Михайловское, как впредь оно будет называться, берёт своё начало в третьем отрезке века девятнадцатого столетия, и создавалось оно руками переселенцев-молокан на свободной основе. Свободной - это означает, очевидный указ царя Александра 1, кто перечеркнул повеления Екатерины Великой и разрешил изгоям-молоканам поселяться в туземных землях Российской империи.

Вначале ХХ века, когда село молокан было в зените расцвета и называлось оно по имени своего первого пресвитера Михаила Исаевича Белогурова, кто в итоге, был идейным руководителем становления села, его планирования с закладом межовых участков. Каждому подворью и подводом к ним канавной поливной системы. По первопутью переселенцев насчитывалось не более 20 - 25 семейств. Затем, когда суходольные земли постепенно основались, и паства молокан сыскала в себе Волю и силы, чтобы прокопать оросительный канал к верховью речки Равшан, протяжённость которого составила не менее 20-ти вёрст, и за счёт этого расширить полевые угодья под хлопковые плантации, сады и огороды, и кормовые посевные травы для скота, тогда Михайловское стало пополняться новыми переселенцами с многих, коренных мест России, Украины и др. мест обитания.

В итоге, кульминационный период расцвета Михайловского просуществовал до начала первой Мировой войны. Не менее сотни подворий, в ту пору, насчитывалось в деревне, и большую часть составляли молокане, старожилы ВЕСТИ БОЖЬЕЙ!

На удивленье стороннему наблюдателю, внешний вид села, настолько был великолепен и обилен плодородием урожаев, что многие из приезжающих с поразительным восторгом называли Михайловское обетованным оазисом страны Едема! Утопая в зелени насаждений, фруктовых садах, виноградниках, вишнёвых рощах и тутовых деревьев, которые вперемежь с абрикосовыми садами уходили далеко в степь, аккуратно выстроенной аллеей, по обеим сторонам оросительного канала. А езжалая дорога, ведущая в предгорные поселения узбеков, проходившая прежде по безводной степи, переместилась в тень зелённой прохлады. С тёплой благодарностью отзывались проезжие путники местного населения, отдавая должную почесть бородатым русским мужикам и косистым жёнам!

Но недолго царило благодатное время, как вслед за мировой войной, грянули революционные бури семнадцатого, следом гражданская война, которая в Средней Азии не смолкала вплоть до двадцать седьмого года, включая басмаческие набеги. Резко изменился внешний облик поселка и, затем уж никогда, до конца своих дней, молоканское село-оазис не возвратится на "круги своя", каким оно было в пору расцвета, былого дерзания вероисповедально-духовной культуры, трудового и жизнеутверждающего творчества.

В голодный и тифозный год двадцать первого село поредело, многие умерли, другие, разорившись: кто уехал, кто переселился ближе к райцентру. Кроме причин обнищания, следствием переселения являлись частые басмаческие нападения, которые, несмотря на популярность молокан в мусульманской среде, за некоторую схожесть с ними такого аспекта - как непотребление в пищу свиного мяса, однако, всё равно происходили нападения банд на село, в том числе и на молоканские подворья. К 1925 году образовалось другое село, разместившееся ближе к райцентру и станции Ростовцево (ныне ст. Красногвардейская) - этот, новообразовавшийся посёлок, вначале именовался Оторвановкой, затем, по адресному списку стал называться Малой Михайловкой, где, в годы басмаческого террора форпост красногвардейцев, численностью до двух эскадронов, охранял подступы восточных "ворот" к Самарканду.

Итак, набирая темпы, Советская власть к тридцатым годам вышла на рубеж коллективизации. Для молокан села Михайловского эта аграрная реформа Советов никакой сенсации не произвела. Скорее напротив, некоторые деревенские весельчаки в шутку иронизировали - мол, нашли, кому подсказывать - как коллективом работать? - Не лучше ль было бы у нас молокан поучиться? В реальности "шутка" служила подсказкой, если бы к ней прислушивались повнимательней реформаторы и подумали над прообразом молоканской общинности, у кого, к тому времени имелся вековой опыт коллективного труда, выстроенный строкой глубокой ответственности каждого в обращении с землёй, окружающей природой, водными ресурсами и выращиванием домашней живности.

В принципе и на факте, просто немыслимо было не заметить унифицированный взгляд и высокую нравственную ответственность самодисциплины в труде, этих редких людей, кто во всяком деле преуспевал, и пожалуй что, в единственном числе смог сохранить в себе прообраз русского хлебодара, и рачительного землепашца-крестьянина.

Кроме того, в молоканстве, как ни у кого другого, русского наследия, сохранился традиционный, исконно-русский духовный мир, в котором никогда не умолкал голос поющего ангела. Здесь и только здесь, в молоканстве - истерзанная страданиями душа может сыскать свой уголок утешения, выплакаться до донышка и обогреться проникающим лучом Божественного псалма, который, в исполнении самобытного хора поющей паствы, в торжественном благовесте духовного собрания. Вдруг отверзает сердца присутствующих, внутренним глаголом самосозерцания своих погрешностей и придаёт импульс жить по-иному, более уравновешенному образу жизни. Здесь, в кругу благовестального призыва к вечности Бога, разум и сердце, словно на крыльях могучей энергии возносятся ввысь над пространством и временем и обозревают сверху свои шаткие вожделения.

Помнятся несколько случаев. Когда гонители молокан, науськанные большевистским безбожием, приходили группами к молитвенному дому молокан с целью разогнать "крапивное семя" коммунистической идеи и, как только вступали на порог, вдруг останавливались, опускали долу понурые взоры, и молча отойдя в сторону, подолгу курили, затем также безмолвно расходились.

Более заметный случай произошёл вначале войны, когда от общего бедствия содрогнулись людские судьбы, которое приравняло всех единой и неразделённой судьбой! Во дворе стояла зима, под Москвой шли кровопролитные бои, близился голод и обнищание. С фронта приходили редкие, увеченные односельчане и, чуть ли ни в каждый дом приносили похоронки. Поэтому, только поэтому сталинско-бериевский террор временно прекратился, о котором более подробно будет рассказано ниже, поскольку, как велит сердце автора, о том, заметном случае, как уникальном эпизоде, следует рассказать сразу и непременно, как пример особой важности!?

Словом, истерзанное преследованиями и арестами молоканство села, годами репрессий тридцать седьмого и последующих лет, в канун экстремальных событий 41 года, вновь начали собираться в молитвенный дом, куда следом потянулась молодёжь, затем многие православные. Благовестальные собрания постепенно компоновали певчий хор, итак, однажды в зимний, субботний вечер активистская группа под началом ярой безбожницы, комсомолки Кати Мищенко, решила вновь повторить маневр разгона собрания, как это удавалось ей прежде по заданию НКВД.

На этот раз Катя действовала по своей инициативе и устрашив других, собрала группу из восьми человек, включив в неё и свою младшую сестру Нину Мищенко. "Воители" подошли к цели, когда начиналось пение. Резко растворив дверь, старшая Мищенко вступила на порог в надежде испугать верующую паству своим воинствующим видом. Однако, мощный и до уникальности напевный баритон, инвалида войны, стоявшего на костылях, Николая Степановича Холопова, стоявшего в центре и, непоколебимо до суровости, взглянувшего на прыткую пришелицу, заставил содрогнуться не званную гостью и остальных, находившихся в тёмной прихожей, её товарищей.

А псалом нарастал вызывающе! Пришедшие недруги цепенели от услышанных слов чтеца, говорившего: "...в тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы..." и хор, подхватывая могучий призыв дикломатора, вновь уносился ввысь неповторимыми руладами и переходами необыкновенного пения, которое, словно благодатными росами омывало болящие раны, снимая с них саднящую боль воспаления.

С поклонным благословением внимали верующие и все больше цепенели пришедшие и вдруг, в этот торжественный момент, в среде незваных гостей прозвучал чистый, как трель канарейки, подпевкой к псалму - девичий голосок и довёл тенор поющего хора к апогее сверхвозможного, выделяясь такой красотой несказанного пенья, какового не слыхивали даже опытные хористы. Границы псалма расширились и когда умолкли на последней ноте, юная певунья Нина Мищенко, пришедшая в составе гонителей, с катящими градом слезами, по её девичьим щекам, воспарив Духом вырвалась вперёд своих "содругов", и расплеснув руки в проеме входа в экстазе прокричала: - Не дам, не позволю я вам аспиды снова убивать Христа! Вон отсюда племя Сатаны! /Нина Мищенко, православная по крещению, непревзойденная певунья молоканских псалмов и песен умерла в возрасте 26 лет/. На этом отрезке уникальнейшего явления, автор сделал акцент, забежав вперёд до времени, но вовремя лишь потому, чтобы читающие эти строки помнили - кого мы порой гоним и в каком образе придёт к нам спаситель? чтобы в нынешних днях не пропустить подобного случая...

Итак, следуя событиям прошлого из истории села Михайловского, строка поведёт к годам начала образования колхозов, где молокане смогли-таки отстоять право о создании своего, отдельного колхоза, без внедрения в него шумных активистов и строптиво настроенной комсомолии. Словом, рискуя, Молоканские ходоки, своё предложение представили прямо в сельсовет, председателем которого в ту пору был здравомыслящий человек из ленинской плеяды "двадцатипятитысячников", некто Коновалов Николай Миронович и, этот тихий, уживчивый человек, инвалид гражданской, и участник всех предыдущих войн, имевший на груди два ордена Красного Знамени, чутко разбирался в происходящих событиях... Поэтому, взяв на себя полную ответственность - распорядился создать в Михайловском два колхоза, вместо одного, как повелено было сделать высшими властями. И несмотря на настойчивость ОГПУ, Коновалов поступил по-своему и его риск вскоре оправдался. Поскольку, молоканский колхоз в 1932-33гг. Стал одним из ведущих колхозов в области, а в голодный тридцать третий, один из всех крестьянских хозяйств области сумел спасти урожаи поливных от майских заморозков. Зато впоследствии, в период начавшихся репрессий тридцать седьмого, Коновалову вспомнили все его "заслуги", не забыв и про самовольность в Михайловском. Николай Миронович был арестован, один из первых "врагов народа" и навсегда сгинул на плахе режима.

Вторым, подобным случае, судьбы Коновалова, разделил ту же участь учитель Подольский Георгий Николаевич, односельчанин села Михайловского, прибывший в село по приказу партии и также из числа "двадцатипятитысячников". Георгий Подольский, вместе со своим отцом, Питерским рабочим, и со всей, довольно большой семьёй родителей, шестерых взрослых и троих ребятишек /людей, исключительно революционной плеяды/ своей семьёй за два года сумели выстроить сельскую, начальную школу, и в двадцать девятом году, сам Георгий, его жена Софья Андреевна, и сестра Олимпиада Николаевна начали занятия с детворой и подростками. Затем, по вечерам, эта троица родственников проводила занятия со взрослыми по системе Наркомпроса, создавая группы ЛИКБЕЗов.

К началу 1936 г. Заканчивался процесс раскулачивания "непослушных", кто не вступил в колхозы в своё время. Такой репрессии подверглась семья пишущего эти строки автора, отец которого Моисей Фёдорович Соловьёв, с многочисленной семьёй, проживал в ту пору, до поздней осени тридцать пятого в Мирзачульском районе близ г. Ташкента и вёл плановое единоличное хозяйство по хлопководству. Однако, несмотря на полезность хлопководства в единоличном планировании, многие семьи, в том числе и наша семья, были раскулачены до исподнего белья, и изгнаны из дома на произвол судьбы. Итак, наша доля предрешила нам проделать пеший поход, с котомками за плечами 350 верст по бездорожью и слякоть ноябрьских холодов, чтобы найти кров у своих молокан в Михайловском.

Наступившее затишье тридцать шестого, неурожайного года, принесли многим семьям голод, который не обошёл и нашу семью, но эту поруху не заметили в силу возобновившихся, более страшных репрессий, от начала 1937 года.

По существу сталинский террор никогда не смолкал, и планомерно кого-то всегда убивали, либо были постоянные загадочные смерти. Таким смертям подверглась вся ленинская гвардия, затем черёд настал когда "гад пожирает гада". Начали убивать своих садистов-лакеев, начиная от Ягоды и кончая мелкими "грызунами", какими в Узбекистане являлись Просов и Кумпан. В итоге убивая свидетелей-убийц на смену им пришли другие, более свирепые палачи Ежов и его команда. - Отсюда, от "ежовского глаза и ежовых рукавиц" ничто не могло ускользнуть. Начались новые движения "тайных" и параллельно с ними наивных борцов с "врагами народа" и "английскими шпионами".

Страсти нового движения, разгораясь, набирали очки, словно огненными дождями лилась хвалебная муза любимому Сталину, велась усиленная пропаганда безбожия, вездесущий догляд за подозрительными (весь народ - это скрытые враги?). Повсюду шествия наивно-настроенной молодёжи, пионерии с кумачовыми флагами, транспарантами и лозунгами, на которых были написаны одни и те же слова - "смерть шпионам и их пособникам", "Москва слезам не верит", "слава вождю народов И.В. Сталину" и прочие, громкие призывы большевистской шумихи.

"Великий, патриотический подвиг Павлика Морозова" стал притчей во языцах и период тридцать седьмого года обрушился повальными арестами. Вначале, как оговаривалось выше, были схвачены "свои шпионы", честные люди: Коновалов, Бабышев и др., а затем, по раннему лету вся взрослая семья Подольских, а по осени аресты обрушились на духовных христиан-молокан.

Но прежде, чем касаться арестов молокан, автору необходимо отразить редчайший и специально показной "спектакль", разработанный заранее, ареста учителя Георгия Николаевича Подольского, кто был кумиром детворы, не исключая и взрослых за его исключительную честность, трудолюбие и участливость в судьбах ближних. Непримиримый антагонист всякого насилия, Георгий Подольский, был в этот, жаркий июньский день в поле, вместе со своими учениками 3 - 4 классов на рыхлении и прополке хлопчатника после полива. Между тем, в школе, с первым и вторым классом занятия проводила его жена Софья Андреевна, как вдруг, во двор школы заехала автомашина /чёрный ворон/, и из неё выпрыгнули три милиционера. Возглавлявший группу, оперуполномоченный Антонович, в сопровождении своих подчинённых, ворвался в класс и не здороваясь, грозно выкрикнул - Где Георгий Подольский? Учительница, Софья Подольская, в растерянности ответила, что муж её, сейчас находится в поле. Услышав слово, Антонович ядовито приказал: - Вот вы и покажете, где ваш "страшный" муж? - А сейчас быстро в машину! Опер, переводя грозный вид с учительницы, лукаво посмотрел на детей и добавил: - Вот они, юные ленинцы помогут обезвредить опасного шпиона!?

Сделав символический фурор, Антонович, арестовав Софью Андреевну, выехал со двора, оставив в классе до смерти перепуганных детишек.

Через сады и огороды быстро бежала девочка, Ниночка Лосева, к тому полю, где находился, в эти часы, Георгий Николаевич, её, Ниночкин кумир-учитель, сосед по двору и безусталый ходатай обедневших людей. Успела, всё успела сделать первоклассница Нина, на мгновенье опередив свой безвинный разум, лишь не могла она, до времени осилить людскую тать, ползучую тенью вандала-монстра - смертельно жалящую добродетель Бога.

И, не менее доброе дело, для доброго человека Егора Подольского (Егором называли учителя старики) пытались сделать молоканские мужики, предлагая Георгию Николаевичу скрыться до ночи в пещерах крутоярого берега Равшана. Да и смогли-таки, мужики, чуть ли ни силком, отвезти учителя на водовозке в лабиринты пещер, ан видно по-иному сценарию плёл Сатана свои ловчие сети.

Долог и зноен июньский день, идущий по вершине своей амплитуды солнцестояния, но скоро и споро вершились дела мирские "революционной совести". Ещё не успела подъехать милицейская машина, как навстречу ей выбежал мальчик-подросток Митька Овсянников, фанатичный поклонник Павлика Морозова. Остановив машину, Митька с задором выкрикнул: - Он, кого вы приехали арестовать, только что скрылся...! и, заикаясь, добавил, а, а, я знаю, где он прячется, он, он там... И патриот-мальчишка показал пальцем направление. Такой ценой, Митя Овсянников стал изгоем среди одних ровесников и примерным активистом другой стороны...

Его, учителя Георгия Подольского, со связанными руками и скрученного поперёк туловища проволокой, босого и избитого, в ссадинах, в окружении конвоя вели по улице Михайловского, приарканив канатом к седлу ведущего всадника. А, обезумевшая от страсти пионерия забрасывала "опасного" узника камнями...

Прошла неделя, заражённая страстью поимки врагов, молодёжь, поддерживаемая активистами села - Катей Мищенко и Виктором Бугаенко не дремали. Почти ежедневно устраивались митинги комсомольцев с пением Интернационала, и в эти порочные дни вся взрослая семья Подольских была арестована в ночное время, осталась лишь мать Алевтина Петровна с младшеньким сыном Витей и совсем маленьким внуком Горой. Так трагически завершилась судьба революционеров-ленинцев Подольских, кто уповал на справедливость вождей: вначале Ленину, затем Сталину.

Тернистой тропой проложилась судьба обездоленной Алевтины Петровны, ставшей впоследствии похожей на призрака, и никто, ни одна душа, в том числе, и в молоканстве не прониклась к ней участием сострадания. Впавшая в транс апокалиптических видений, блаженная дщерь Подольская, повествовала их былинными сказаниями о земле русской и струилась её материнская речь, словно бы из древних глубин до апокалипсиса грядущих лет. И всё предсказанное блаженной Алевтиной Петровной вскоре сбылось.

Всего лишь три месяца длилось затишье в Михайловском, как вновь грянули аресты, на этот раз обрушившиеся на молокан. Словно по волчьему сценарию, в глухой полуночи сентябрьской осени, к подворью Исая Ивановича Ледяева и Якова Яковлевича Архипова подкатили две крытых брезентом машины. Быстро и бесшумно взяли обоих, затем взяли ещё троих: Фролова, Булгакова и Тихонова. Итак, тотализатор зубчатого колеса НКВД вновь задействовал по принципу: - хватать "врагов", верующих в Бога больше, чем в отца народов Сталина. Поэтому, многие из молокан, сбривая бороды, уходили в дальние, узбекские кишлаки и оставались там надолго. В итоге за 1937 - 38 годы в молоканстве Михайловского были арестованы двадцать человек, с единственным обвинением - за веру в Бога. Следом, наступившее затишье, всё равно вызывало тревогу, поскольку новая чистка в партии не делала прогноза на будущее в лучшую сторону и тому, как оправдательный протест, неизреченным словом, сказался недоверием к режиму, более того, красной строкой стал причиной проклятия над проклятыми оборотнями, миромучителями всех весей бытия людского...

Миновали времена, отбушевали грозные годы Великой Отечественной, принесшей неувядаемую славу отечеству и Великую скорбь по погибшим, в недрах не искупленного горя народного, однако вновь, ненасытное чрево вандалов, ровной поступью сталинско-бериевской службы СМЕРШ начало расправу над воинами-солдатами, кто защищая Родину, не щадя себя, защитил и Его - Свет-батюшку Сталина, для того, чтобы повивальной поветью смерти, ОН - царь Ирод, ОН - первосвященники Каиафа, и ОН же Иуда из Кариафа, по-прежнему приносил их в жертву!?

Итак, на слегах степных просторов суходольного плато, по правому побережью речки Равшана, с пятидесятых годов, вновь понеслись суховейные ветры и от былого молоканского села Михайловского, кроме памяти единичных, оставшихся в живых свидетелей, - ничего не осталось на скрижалях летописи.

И, чтобы воскресить память последних, Господь послал вестника, кто рассказал лишь крупицу истории из бытия почившего села духовных христиан-молокан.

Да будет мир живущим светел как облако и, да пребудет светозарное Господнее пришествие!

- МИР вам, люди! МИР тебе, отшумевшая жизнь!

[Главная страница][Оглавление]

Хостинг от uCoz